Например: «Тот-то на старости лет да польстись на его богатства» (Островский, «Бедность не порок»); «Я шутить ведь не умею и вскочи ему на шею» (Ершов, «Конек-Горбунок»); «Я пришел к нему записаться на курс, а он, вдруг, возьми да пригласи меня к себе на вечер» (Тургенев, «Гамлет Щигровского уезда»); «Только довезли, он и отдал богу душу, а баба его в ту же ночь и роди двойню — вот этих девочек» (Л. Толстой, «Чем люди живы»); «В эту-то Дуняшу и влюбись Аким! Да так, как прежде никогда не влюблялся» (Тургенев, «Постоялый двор»); «Только вдруг она как поскользнись, да навзничь, да и переломи себе ногу» (Тургенев, «Холостяк»); «Бабенка она была молодая, из себя пригожая, белая, рассыпчатая.
Только и полюбись она мне» (Салтыков-Щедрин, «Губернские очерки», «В остроге»); «На угощеньи, когда мы уже были все выпивши, и расскажи Иван Петрович купцу, как все дело было» (Салтыков-Щедрин, «Губернские очерки»); «Вот однажды и случилось какому-то чиновнику, совсем постороннему, проезжать мимо этой деревни, и спроси он у поселян, как, мол, живет такой-то» (там же); «А тут к беде еще беда: случись тогда ненастье» (Крылов, «Охотник»); «Но скворушка услышь, что хвалят соловья, и думает» (Крылов). Ср. в языке Фонвизина: «Теперь Игнатий Андреевич и напади на меня ни за что ни про что» («Недоросль»;; в языке начала XIX в. у И. И. Мартынова (умерш. в 1883 г.):
Внимал уроку — презрить все, Беспечным быть; — но вдруг тоскою Наполнись сердце с тем мое.
Акад. А. А. Шахматов неоднократно указывал на связь этих форм со старым аористом. «…В русском языке, быть может, в связи с потерею им форм аориста, в звуковом отношении близкие к аористу формы повелительного наклонения, а также глагольные междометия получили значение прошедшее время…». Акад. А. А. Шахматов сюда же присоединял формы так называемого «глагольного междометия» (т. е. формы типа прыг, скок, двиг, бух, бац, стук, хлысть, верть, х,вать и т. п.), предположительно указывая на связь их с императивом и видя в них реликты сильного аориста. «Обычным значением собственно глагольных, произведенных от глагольных основ, междометий является значение прошедшего совершенного вида; быть может, это стоит в связи с родством таких междометий с древними образованиями несигматического или частью и сигматического аориста». «Возможно, что глагольное междометие и сложилось и образовалось под влиянием исчезнувших форм аориста, что, быть может, указывало бы на ту дифференциацию, которая установилась между формами прошедшего времени на -л и формами аориста… Быть может, именно сильный аорист и получил значение мгновенного вида». В отличие от прошедшего сложного «аорист стал означать действие результативное, быть может, во многих случаях со специальным значением однократности».
Таким образом, в обеих этих формах русского языка — в формах на -и(-ь) и в формах без всякого аффикса, совпадающих с чистой основой глагола, А. А. Шахматов видел особое прошедшее время с экспрессивным видовым значением мгновенности, быстроты, резкости действия, отличающееся от прошедшего времени на -л отсутствием результативного отношения к плану настоящего, т. е. полным отсутствием оттенков перфективности.
Оба ряда прошедших форм: 1) типа возьми, поставь, хвати и т. п. и 2) типа хвать, дрыг и т. п., по Шахматову, восходят к разновидностям древнерусского аориста и до некоторой степени восприняли его функции.
Мысли акад. А. А. Шахматова нашли дальнейшее развитие и обоснование в статье А. И. Стендер-Петерсена «О пережиточных следах аориста в славянских языках, преимущественно в русском». Стендер-Петерсен тоже усматривает в этих формах пережитки аориста, совпавшего (в силу омонимии) с императивом. Утратив синтетические формы числа и лица, функционально смешавшись с имперфектом и окаменев в форме 3-го лица, аорист (типа роди, сократи, похвали и т д.) не исчез бесследно. По-видимому, формы аориста, омонимные с формами повелительного наклонения, уцелели в устной речи и подверглись грамматическому преобразованию. По аналогии с формами прошедшего времени на -л (-ла, -ло) они стали сочетаться с личными префиксами (я, мы) или существительными не только единственного, но и множественного числа (в качестве субъектов действия). Но форм 2-го лица, по мнению Стендер-Петерсена, у этого прошедшего времени нет (по крайней мере, в их прямом повествовательном употреблении). Отсутствие форм 2-го лица у этого прошедшего времени является веским историческим доводом в пользу его генетической связи с аористом (на это не обратил внимания Стендер-Петерсен). Дело в том, что уже в XV —XVI вв. форма 2-го лица единственного числа аориста была вытеснена формой сложного прошедшего на -л (был ecu
и т. п.). Употреблению формы 2-го лица на -и прошедшего времени (в утвердительном высказывании), конечно, мешала и полная омонимия с формой повелительного наклонения (например, ты пойди и скажи; ср. а ты пойди и скажи?). Между тем отсутствие формы 2-го лица усиливало разницу между этим прошедшим временем и императивом. Омонимическое слияние форм аориста с императивом (просвети, роди и т. п.) было обусловлено рядом экспрессивно-семантических и синтаксических причин. Любопытно, что в азбуковниках XVII в. (что также не указано Стендер-Петерсеном) встречаются предостережения против смешения аориста с повелительным наклонением. В сущности, вопрос о том, из чего образовалась эта форма прошедшего времени — из аориста или из повелительного наклонения, безразличен для понимания ее функций в современном русском языке. История этой формы еще недостаточно изучена. К. С. Аксаков выводил значение таких форм, как напади (например, в реплике из «Недоросля» Фонвизина: «Теперь Игнатий Андреевич напади на меня ни за что ни про что»), из древних функций желательного наклонения, которое лежит в основе русского повелительного наклонения. По мнению Аксакова, форма императива на -и, -ь употребляется трояко: как повелительное (иди сюда), как сослагательное (как месяц ни свети, но все не солнца свет) и как желательное (а он возьми и скажи).
А. А. Потебня также связывал формы типа «а я и догадайся…» с повелительным наклонением. «Употреблением этой формы, как уже замечено проф. Буслаевым, достигается большая живость рассказа, изображение большой быстроты действия. Следует думать, что этот эффект вытекает из предположения, что за повелением немедленно следует исполнение». Но, по мнению А. А. Потебни, «так употребленное повелительное не должно быть смешиваемо с такими усеченными глагольными формами, как хвать, глядь… Последние вовсе не суть и никогда не были повелительными, хотя изредка действительно употребляются в повелительном значении; первые по происхождению суть повелительные, но повелительность в них только представление, средство изображения изъявительного».
Проф. Л. А. Булаховский также, вслед за Дельбрюком, возводит эту форму прошедшего к повелительному наклонению, причем сюда же относит и междометные формы глагола типа хвать. По его мнению, Дельбрюк (Grandriss, Bd. 2, S. 347) правдоподобно при толковании этой формы исходит из случаев вроде: «Издали увидит леща, да и хвать его зубами» — и объясняет их из приблизительно такого первоначального движения мысли: увидит… и думает (говорит себе): «хвати его зубами». Все это очень гадательно и неясно.
А. И. Стендер-Петерсен находит в этом прошедшем времени кроме значения мгновенного действия в прошлом еще оттенки неожиданности, неумышленности, нечаянности, произвольности или неминуемости, предопределенности действия. В этих волевых оттенках он готов усматривать отражения значений императива. Несомненно, экспрессивно-волевое влияние повелительного наклонения просочилось в это прошедшее и придало ему своеобразные оттенки модальности. Ср. у Достоевского в «Идиоте» (в речи Рогожина): «Говорят, телеграмма была пущена. Да телеграмма-то к тетке и приди».
Но как бы ни объяснять происхождение форм типа я и возьми, он приди и т. п., в современном языке эти формы прошедшего времени не имеют ничего общего с повелительным наклонением. Это особые аналитические формы глагола, лишь отчасти омонимные с формой императива. Они лишены повелительной интонации. Они образуются и от тех глаголов, которым чужда форма повелительного наклонения. Это прошедшее время имеет личные формы лица и может употребляться безлично. Безличное употребление свидетельствует о полном отрыве этих форм прошедшего от повелительного наклонения (если даже связь между ними когда-то была гораздо более крепкой).
Например: «Случись же, что передо мной простирались гряды с арбузами, дынями и огурцами» (В. Нарежный, «Бурсак»); «Случись же под такую минуту, как будто нарочно в подтверждение его мнения о военных, что сын его проигрался в карты» (Гоголь, «Мертвые души»); «Нам ведь так бы важно узнать, не видал ли кто их в восьмом-то часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать» (Достоевский, «Преступление и наказание»); «Покажись молодому, будто молодая до него гуляла, он ее и поколотил» (Якушкин, «Путевые очерки»); «А ведь покажись мне сдуру-то, что ты хмельной приехал» (Островский, «Свои люди — сочтемся», слова Фо-минишны). Любопытны и другие типы безличных форм прошедшего времени: да и дерни меня, да и угоразди меня (ср.: дернуло меня, угораздило меня…, ср. также: да и дернула меня нелегкая (дернул меня черт и т. п. ). Ср. у Салтыкова-Щедрина в «Губернских очерках»: «Вот ходил один инородец белку стрелять, да и угоразди его каким-то манером невзначай плечо себе прострелить». Ср. также: «Намеднись вот на жилетку подарили, а меня угоразди нелегкая ее щами залить» («Выгодная женитьба»).
В современном языке отношение прошедшего времени совершенного вида типа я роди (я — роди, она — роди и т. п.) к повелительной форме роди до некоторой степени аналогично отношению прошедшего времени ты родил к желательному родил бы (хотя с исторической точки зрения все формы совершенно различного происхождения).
На фоне этих соотношений становится понятным развитие однородных экспрессивных нюансов и в группе междометных форм глагола (типа двиг, толк, стук, порх, трах, хлоп, шмыг и т. п.). Они также обозначают в современном языке мгновенное действие в прошлом, с оттенком внезапности, но без оттенка неминуемости или предопределенности и с более слабым оттенком произвольности.
И. В. Киреевский еще в 50-х годах XIX в. заметил в письме к К. С. Аксакову: «Русский глагол имеет еще особенную форму для выражения той быстроты, с которою действие переходит в прошедшее. Разумеется, эта форма возможна только для тех глаголов, которых личный смысл вмещает возможность этой мгновенной быстроты. Этого времени, уже не однократного только, но мгновенно прошедшего, нет в других языках, и следовательно, нет в иностранных грамматиках… Этой формы не было прежде в наших грамматиках (и не могло быть, потому что искали только форм, общих для всех глаголов), и потому язык литературный ее избегает. Оттого она не развилась, как бы должна была развиться, и носит на себе какой-то оттенок неблагородного как свойственная больше народу, чем людям образованным. К этой форме мгновенно-прошедшего относятся слова глядь, хвать, прыг, щелк, стук, бряк, звяк, бух, шлёп, скок, миг, шмыг, бац, кех, плюх, пих и пр. Эта форма хотя выражает прошедшее действие, однако еще так тепла пролетом настоящего, что животрепещет сердцу прошедшим и настоящим деепричастия, занимая от первого смысл, синтаксические права изъявительного наклонения, от второго — необходимость соединяться с другим глаголом, в отношений к которому определяется мгновенность выражаемого ею действия» Ср. у Пушкина в «Сказке о мертвой царевне»:
Прямо яблочко летит… Пес как прыгнет, завизжите Но царевна в обе руки — Хвать — поймала.
В «Евгении Онегине»;
…легче тени
Татьяна прыг в другие сени.
Ср. еще у Пушкина:
…на все призванья
Готов я как бы с неба пасть.
Довольно одного желанья —
Я как догадливый холоп:
В ладони по-турецки хлоп,
Присвистни, позвони, и мигом
Явлюсь…
(«Скажи, какие заклинанья..»)
У Крылова:
Подруги каждая тут тихо толк подругу…
(«Обезьяны»)
Что силы есть,
Хвать друга камнем в лоб!
(«Пустынник и медведь»)
Ср. у Салтыкова-Щедрина: «Секретарь пил чай, а стряпчий проходил мимо и вдруг ни с того ни с сего хлысть секретаря в самую матушку-физиономию» («Губернские очерки», «Княжна Анна Львовна»). У Достоевского в «Идиоте»: «Приближаясь к болонке, беру деликатно за шиворот и шварк ее за окошко..- Только взвизгнула» (из рассказа генерала Иволгина).
Легко заметить разницу между формами прошедшего времени типа я, он, мы, они хлопни и глагольными формами вроде хлоп не только в видовом значении, не только в оттенках модальности, но и в самих значениях времени, в особенностях синтаксического употребления. Формы я, он скажи, зайди и т. п., обозначая мгновенное прошедшее действие с оттенком внезапности и произвольности, являются полноценными глагольными формами прошедшего времени совершенного вида. Это прошедшее может быть образовано и от безличных глаголов. Формы же хлоп, стук и т. п. обычно ограничиваются глагольными основами, обозначающими только шум, звучание или резкие механические движения, связанные с шумом, звучанием.
Они приближаются к воспроизводящим междометиям. Так, они могут употребляться вне всякого отношения к формам сказуемости (например: «трах! — раздался звон разбитого стекла»; «и хлоп! —выскочила пробка из бутылки с шампанским» и т. п.). Кроме того, междометные формы глагола могут — при известных синтаксических условиях — синонимически замещать глагольные формы настоящего и будущего времени, так как они очень легко приспособляются к синтаксическому контексту. «Она это дерг-дерг себя за губенку-то, и хочет, вижу, что-то сказать, и заминается» (Лесков, «Воительница»). Ср.: «Эта полячка, бывало, даже руку на него поднимала: сделает, бывало, истерику, да мах его рукою по очкам» (там же); «А слезы кап-кап, — так и брызжут (там же); «На цыпочках пройдет он в спальню, бесшумно разденется и — бултых в постель!» (Чехов, «Учитель словесности»).
Следовательно, «ультрамгновенные» (по выражению Пешковского) формы прошедшего времени занимают промежуточное положение между глагольными формами времени и областью междометий. А. А. Потебня указывал на то, что эти формы всегда остаются без определения, без обстоятельства образа действия. Вместе с тем «они никогда не бывают предложными, кроме того случая, когда вторая из повторяемых частиц соединяется с по- для окончания последования во времени: хвать-похвать… Другими словами: пространственные отношения действия и зависящие от предлогов (приставок. — В. В.) значения совершенности и несовершенности здесь никогда не обозначаются».
Итак, прошедшее время типа я хлопни, он скажи, мы и хвати и т. п. можно назвать прошедшим мгновенно-произвольного действия. К этому прошедшему времени отчасти примыкают и глагольно-междометные формы типа хлоп, хвать и т. п. Их можно назвать глагольно-междометными формами внезапно-мгновенного действия. И те и другие формы свойственны экспрессивной речи с яркой разговорной окраской.
В современном русском языке четыре формы прошедшего времени. Из них две принадлежат совершенному виду, одна — несовершенному и одна — «многократному». Эти четыре формы прошедшего времени грамматически неравноправны и стилистически неравноценны. Про форму прошедшего времени «многократного вида», или лучше — про «давнопрошедшее время» (например: я сиживал, бирал, гащивал и т. п.), прямо надо сказать, что она непродуктивна, что она в русском литературном языке постепенно угасает, вытесняемая формами прошедшего времени несовершенного вида с наречиями количества или степени. Поэтому с «давнопрошедшего времени» целесообразно и начать анализ форм прошедшего времени.
Был период, когда форма давнопрошедшего времени ставилась грамматистами в центре всей системы прошедших времен русского глагола. Достаточно сослаться на «Российскую грамматику» М. В. Ломоносова, на «Российскую грамматику, составленную Академией Российской» (1-е изд. 1802 г., 2-е изд. 1809 г.). Из ломоносовского перечня глаголов, Имевших форму давнопрошедшего времени, видно, что в XVIII в. эта форма была очень продуктивна и употребительна, особенно в разговорной речи.
Тогда-то и установился термин давнопрошедшее время. Его можно сохранить.
А. М. Пешковский, бегло коснувшись этой формы в своем «Синтаксисе», склонился к старинному ее пониманию: «Категории вида и времени здесь оригинальнейшим образом переплетаются. Можно сказать, что у нас есть особое, давнопрошедшее время, но только от многократного вида, или что у нас есть многократный вид, но употребляется он только в давнопрошедшем времени».
Старые грамматики правильно указывали, что давнопрошедшее время употребляется, когда говорят «о многократном действии, происходившем давно… и притом в неопределенное время», «ибо, когда мы говорим о чем-либо, происходившем многократно на прошлой неделе или в прошлом месяце, и вообще о времени, которое мы по недавности определить можем, тогда вместо читывал, говаривал, делывал и пр. скажем: читал, говорил, делал неоднократно».
Ф. Щ Буслаев различал три значения в форме давнопрошедшего времени. Во-первых, эта форма выражает прошедшее многократное, «прошедшее давнего обыкновения», например: «Идол был пустой, и саживалиеь в нем жрецы вещать мирянам» (Крылов); «Я за уши его дирала» (Грибоедов) и др. В этом случае прошедшее «давнего обыкновения» мыслится как цепь осуществлявшихся, возобновлявшихся и повторявшихся в отдаленном прошлом актов, которые в совокупности составляют один сложный давнопрошедший процесс. К этому значению близко и второе значение этой формы, значение преждепрошедшего времени, но тоже с оттенком давно минувшего действия. Например: «Ослы, не знаю, как-то знали, что прежде музы тут живали» (Крылов). Ср. «Читать Карамзина не буду: я его читывал и прежде» и др. Наконец, с отрицанием не форма давнопрошедшего времени выражает сильнейшее отрицание события в прошлом (т. е. вовсе не, ни разу, никогда не), например: «Бедный отец насилу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала» (Пушкин, «Станционный смотритель»); «Ты не пьешь, сказывают? — продолжал я. — Нет-с, не пивал и не пью ничего, кроме чаю да воды!» (Гончаров, «Слуги старого века»); «Что слышал? — Ничего не слыхал.— Что видел? — Ничего не видал» (Короленко, «Сон Макара»).
Любопытны свидетельства грамматистов середины и второй половины XIX в. об употреблении этой формы давнопрошедшего времени.
М. Катков о форме давнопрошедшего времени писал в своей диссертации: «Эта форма назначена преимущественно к изображению давности действия, и с этим новым назначением входит она в область прошедшего времени. Предлагаемая в грамматиках форма давывать есть один субститут; форма будут давывать невозможна ни в чутье современной речи, ни в памятниках. Зато встретим часто прошедшее давывал и т. п. В памятниках подобные формы давнопрошедшего времени дышат особенною прелестию, если представим себе движение голоса, каким, по всему вероятию, отличалось старинное произношение… Символическое изображение давности распространенною формою совершенно согласно с общим воззрением нашим на соответствие глагольного образования с представлением самого действия». К. С. Аксаков заметил: «Действие же как ряд моментов (двигивать) необходимо является только в прошедшем (двигивал)».
Но уже к половине XIX в. формы давнопрошедшего времени типа я бирал, ты говаривал, он хаживал и т. п. подвергаются подозрению и гонению со стороны разных кругов столичного общества, преимущественно со стороны петербургской чиновничьей бюрократии и со стороны разных слоев интеллигенции, тяготевших к книжному языку. Их литературное употребление сокращается. Стабилизация грамматической системы русского языка, опиравшаяся преимущественно на нормы книжного языка, привела во второй половине XIX в. к утеснению этой формы. Дуализм видов — совершенного и несовершенного — также содействовал ее постепенному вымиранию. Значения и оттенки кратности у параллельных форм, осложненных приставками, растворялись в категории вида несовершенного. Правда, грамматические концепции Г. П. Павского, К. С. Аксакова и Н. П. Некрасова, устанавливавшие видовую лестницу трех степеней глагола (двигать — двинуть — двигивать; махать — махнуть — махивать), свидетельствуют, что формы «прошедшего времени многократного вида» еще очень живо ощущались тогда в литературном языке. Однако за иллюстрациями их употребления чаще всего приходилось обращаться к народной словесности (преимущественно к былинному стилю) и к крестьянскому языку. Даже у писателей, широко пользовавшихся формами устной народной речи и народной поэзии (например, у Н. А. Некрасова), давнопрошедшее время встречалось не очень часто. Книжные, в том числе и газетно-публицистические стили, определявшие во многих отношениях грамматическую систему русского литературного языка, со второй половины XIX в. во всяком случае избегали употребления этой формы.
Л. П. Размусен в 90-х годах писал о давнопрошедшем времени: «Без сложения с частицами они теперь, в образованном языке, употребляются почти только — и то редко — в… значении повторения, и притом тогда только, когда речь идет о давних событиях. Усиление наглядности соответствует усилию, с каким стараются воскресить пред собою и другими образ давно минувшего».
Ср. у Чехова в «Чайке» (слова Шамраева): «Не забудьте навести справочку, где теперь актер Суздальцев? Жив ли, здоров ли? Вместе пивали когда-то».
В учебниках русского языка второй половины XIX в. для иностранцев рекомендовалось употребление форм типа сиживал, гуливал «в устной речи» «в воспоминаниях о давних событиях».
Подводя итоги своим наблюдениям над употреблением времен русского глагола в конце XIX в., Л. П. Размусен констатировал: «Знаменательно, что в то время, когда в русском языке все более и более исчезает самое созерцательное из видовых обозначений, дитя патриархального быта, — «покойный дед мой говаривал», «мы в столице живали», к дверям литературного языка все ближе и ближе подступают простонародные времена предшествия» (т. е. формы типа он был выпивши и т. п.—В. В.).
Проф. A. Mazon, акад. А. А. Шахматов, В. И. Чернышев и др. отметили вымирание этой формы в литературном языке конца XIX — начала XX в. Однако она еще довольно употребительна и в современном литературном языке, хотя и ограничена узким крутом беспрефиксных глаголов наглядного, конкретного действия, легко поддающихся счету и учету. Например: «Он пошел в сад, сел на скамеечку над прудом, — здесь еще он никогда не сиживал» (Ф. Сологуб, «Мелкий бес»); «Теперь уж не бьют так, как раньше бивали» (Горький); «Вот странность, будто сроду я здесь не хаживал и никогда не глядел на эту Невскую зыбь» (Д. Лаврухин, «Невская повесть»); «Братья Пушкины, случалось, гащивали у генерала-цехмейстера» (Ю. Тынянов, «Пушкин»). Ср.: «Арина будто слышала даже, как старушка сказала про себя, что до сих пор у арапов не живывала» (Тынянов, «Пушкин»); у Б. Пастернака во «Втором рождении»:
И там ворвался. Ливень заслан К чертям, куда Макар телят Не ганивал… И солнце маслом Асфальта б залило салат.
Ср. в языке классической литературы XIX в.:
Старушка ей: «А вот камин; Здесь барин сиживал один. Здесь с ним обедывал зимою Покойный Ленский, наш сосед…»
(Пушкин, «Евгений Онегин»)
«…заснул тяжелым сном, как, бывало, сыпал в Гороховой улице» (Гончаров, «Обломов»); «Песельников держал, сам певал и плясал мастерски» (Тургенев, «Мой сосед Радилов»); «Вы знали Якова Ивановича? — продолжал я. — Знавала-с, — проговорила она…» (Тургенев, «Яков Пасынков»); «У меня дядя был псовый охотник, — продолжала она.—Я с ним езживала весною» (Тургенев, «Вешние воды»); «Здесь в необыкновенно жаркие дни, и то раз в год, и то в прежние времена, пивали чай» (Тургенев, «Дневник лишнего человека»); «В молодости он отлично певал» (Тургенев, «Постоялый двор»); «Ведь я знаю, как ты живал, как проводил ночи и с кем» (Л. Толстой, «Крейцерова Соната»); «Давно ли, — думал он, — этот самый Батрищев кучивал с нами» (Л. Толстой, «Севастополь в августе 1855 г.»); «И Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале, в переднюю» (Л. Толстой, «Война и мир»); «А ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет сживывал» (Достоевский, «Идиот», слова чиновника Лебедева) и др.
Статья на тему Прошедшее время